Я вот сейчас внезапно поняла, что у советских детей детство было таким суровым, как будто бы весь СССР состоял тогда из одного Челябинска.
Все советские дети засыпали под суровую мамину колыбельную про "не ложися на краю: придёт серенький волчок, и укусит за бочок", и заливались радостным смехом от суровой бабушкиной поэзии про "Ладушки, ладушки, где были? - У бабушки. Что ели? - Кашку. Что пили? - Бражку. А что на закуску? - Хрен да капустку!"
И ведь никому даже в голову не приходила мысль, что поэзию про выпивание бражки под капустку будет лучше, наверное, почитать соседу дяде Коле в день получки - тот, во всяком случае, очень в теме произведения, и обязательно проникнется. Хотя, и младенчики тоже очень быстро проникались.
Ну а потом, конечно, как говорится, что посеешь - то и пожнёшь, во всех городах Советского Союза суровые советские дети играли в суровые советские игры: ели гудрон, жгли карбид, лизали зимой качели, а в школе ещё постигали мастерство игры в сифу.
Каждый советский ребёнок в день своего рождения в обязательном порядке должен был пройти старинный советский суровый ритуал "рвания ушей". Притом, за уши тебя таскали поочерёдно всем семейством, включая девяностолетнего прадедушку Игната, и трещали они совсем не иллюзорно. Но зато к десятому классу ты запросто мог одними ушами вытащить дядьВанин трактор из болота.
И вот что мы имеем по итогу? Суровых как древние викинги советских людей, с крепкими и суровыми как канаты нервами.
Нас ничем не испугать. К нам всё детство каждую ночь приходил в комнату волк-людоед, и ждал, когда ты сдуру ляжешь с краю кровати, чтобы он смог откусить от тебя здоровенный кусище - ваще вот обычное дело было. Никто особо этого волка и не ссал даже.
Бабайку под кроватью ссали и то больше, хотя никто никогда ту Бабайку в глаза ни разу не видал, и чо она вообще хоть делает-то, кроме как может схватить рукой тебя за ногу - тоже ни один не знал.
Все советские дети засыпали под суровую мамину колыбельную про "не ложися на краю: придёт серенький волчок, и укусит за бочок", и заливались радостным смехом от суровой бабушкиной поэзии про "Ладушки, ладушки, где были? - У бабушки. Что ели? - Кашку. Что пили? - Бражку. А что на закуску? - Хрен да капустку!"
И ведь никому даже в голову не приходила мысль, что поэзию про выпивание бражки под капустку будет лучше, наверное, почитать соседу дяде Коле в день получки - тот, во всяком случае, очень в теме произведения, и обязательно проникнется. Хотя, и младенчики тоже очень быстро проникались.
Ну а потом, конечно, как говорится, что посеешь - то и пожнёшь, во всех городах Советского Союза суровые советские дети играли в суровые советские игры: ели гудрон, жгли карбид, лизали зимой качели, а в школе ещё постигали мастерство игры в сифу.
Каждый советский ребёнок в день своего рождения в обязательном порядке должен был пройти старинный советский суровый ритуал "рвания ушей". Притом, за уши тебя таскали поочерёдно всем семейством, включая девяностолетнего прадедушку Игната, и трещали они совсем не иллюзорно. Но зато к десятому классу ты запросто мог одними ушами вытащить дядьВанин трактор из болота.
И вот что мы имеем по итогу? Суровых как древние викинги советских людей, с крепкими и суровыми как канаты нервами.
Нас ничем не испугать. К нам всё детство каждую ночь приходил в комнату волк-людоед, и ждал, когда ты сдуру ляжешь с краю кровати, чтобы он смог откусить от тебя здоровенный кусище - ваще вот обычное дело было. Никто особо этого волка и не ссал даже.
Бабайку под кроватью ссали и то больше, хотя никто никогда ту Бабайку в глаза ни разу не видал, и чо она вообще хоть делает-то, кроме как может схватить рукой тебя за ногу - тоже ни один не знал.
А волка-людоеда неее. Волка никто не ссал.
А ещё каждый советский школьник был абсолютно уверен в том, что Карлсон - это такой толстый мальчик-жопошник с пропеллером, который постоянно жёстко подставляет своего лоховатого кореша Малыша: сначала он втягивает его во всякие блудняки, а потом сразу резко куда-то теряется, как только на горизонте появляются малышовы родичи, и огребает за всё один Малыш.
А, ну и ещё все думали, что Карлсон - это имя того жопошника.
Потом я выросла, и узнала, что Карлсон, оказывается, это не имя, а фамилия. А когда я ещё более больше выросла - прям вот аж до подсракулетия доросла - я внезапно узнала о том, что сказка про Карлсона - она вообще, оказывается, не про дружбу Малыша с каким-то чуваком, который живёт на крыше, а про маленького одинокого мальчика, который очень мечтал о собаке, но собаку ему родители покупать не хотели, и поэтому он придумал себе вымышленного друга!
А ещё каждый советский школьник был абсолютно уверен в том, что Карлсон - это такой толстый мальчик-жопошник с пропеллером, который постоянно жёстко подставляет своего лоховатого кореша Малыша: сначала он втягивает его во всякие блудняки, а потом сразу резко куда-то теряется, как только на горизонте появляются малышовы родичи, и огребает за всё один Малыш.
А, ну и ещё все думали, что Карлсон - это имя того жопошника.
Потом я выросла, и узнала, что Карлсон, оказывается, это не имя, а фамилия. А когда я ещё более больше выросла - прям вот аж до подсракулетия доросла - я внезапно узнала о том, что сказка про Карлсона - она вообще, оказывается, не про дружбу Малыша с каким-то чуваком, который живёт на крыше, а про маленького одинокого мальчика, который очень мечтал о собаке, но собаку ему родители покупать не хотели, и поэтому он придумал себе вымышленного друга!
Ну охуеть теперь.
То-то, блин, я всегда не очень догоняла: почему родители Малыша с таким сарказмом спрашивали у него: "Как, ты говоришь, зовут твоего друга? Карлсон? И всё?? Просто Карлсон? А, ну-ну", и почему так сильно удивлялись тому, что вот они подарили Малышу собаку, а Карлсон отчего-то всё равно никуда не делся из рассказов Малыша, хотя, по логике вещей, уж теперь-то он должен был исчезнуть навсегда?
То есть, ещё в каком-то тыща девятьсот пятьдесят лохматом году, в загнивающей Швеции все уже давно были в курсе: и что такое воображаемый друг у твоего ребёнка, и как действует заместительная терапия - а у нас тут до сих пор толпа старых пердунов свято уверена в том, что Карлсон - это просто обычный толстый мальчик-жопошник с пропеллером в спине, ну. И Карлсон - это имя у него такое.
С другой стороны: ой, да чего вы хотели от людей, которым никогда не пели на ночь песню про волка-людоеда, которые никогда не жрали гудрон, не играли в сифу, и которые не могут одними ушами какой-то сраный трактор из болота вытащить?
Пффффф...
И этого вы ещё нашего отечественного Карлсона не видали - там вам никакая собака уже психику бы не спасла.
Одного только не понимаю: почему при таких раскладах потомки викингов это вдруг не мы - суровые советские седые дети, а с какого-то хрена шведы?
То-то, блин, я всегда не очень догоняла: почему родители Малыша с таким сарказмом спрашивали у него: "Как, ты говоришь, зовут твоего друга? Карлсон? И всё?? Просто Карлсон? А, ну-ну", и почему так сильно удивлялись тому, что вот они подарили Малышу собаку, а Карлсон отчего-то всё равно никуда не делся из рассказов Малыша, хотя, по логике вещей, уж теперь-то он должен был исчезнуть навсегда?
То есть, ещё в каком-то тыща девятьсот пятьдесят лохматом году, в загнивающей Швеции все уже давно были в курсе: и что такое воображаемый друг у твоего ребёнка, и как действует заместительная терапия - а у нас тут до сих пор толпа старых пердунов свято уверена в том, что Карлсон - это просто обычный толстый мальчик-жопошник с пропеллером в спине, ну. И Карлсон - это имя у него такое.
С другой стороны: ой, да чего вы хотели от людей, которым никогда не пели на ночь песню про волка-людоеда, которые никогда не жрали гудрон, не играли в сифу, и которые не могут одними ушами какой-то сраный трактор из болота вытащить?
Пффффф...
И этого вы ещё нашего отечественного Карлсона не видали - там вам никакая собака уже психику бы не спасла.
Одного только не понимаю: почему при таких раскладах потомки викингов это вдруг не мы - суровые советские седые дети, а с какого-то хрена шведы?
Journal information